Подразделение горных егерей в Вермахте считалось элитой. Туда отбирали только лучших солдат. По сути, их вполне можно считать настоящим немецким спецназом.
Для написания сегодняшней статьи я изучил мемуары одного из горных стрелков, которому довелось попасть на поля сражений в Советский Союз. Как обычно, его ответы, в достоверность которых вы можете верить или нет, я оставляю в неизменном виде.
Испытывали ли вы страх перед войной?
« Персональное отношение это хороший вопрос. Мы были солдаты, которые выполняют приказ. Приказали вступить в бой, значит, так оно и надо. Если ты стал солдатом и начинается война, то вопроса хочешь ты или не хочешь воевать не возникает. Мы думали, что война быстро закончится. После наших успехов во Франции и в других местах, мы не думали, что она долго продлится.
Я воевал в третьей горной-егерской дивизии, которой командовал генерал-полковник Дитль. 22-го июня 1941 года мы маршировали по Финляндии по направлению к финско-русской границе. Продвигались походным порядком, до района нападения на русской границе. На Арктическом фронте, насколько я знаю, война началась на неделю позже, чем на Восточном фронте, в Польше. Потом напали вместе с финнами. Мы наступали из Финляндии в направлении Мурманска. »
Финны пошли на Советский Союз вместе с немцами, но в ней они видели несколько иной смысл. Многие финские ветераны, вспоминая первую войну с СССР, стремились в этот раз «отыграться» за то обидное поражение и потерю своих территорий.
Как вы оценили способности Красной армии на момент начала войны?
« Это очень тяжелый вопрос. Противника мы очень редко видели, но мы знали, что он воюет, стреляет и, точно также как мы, старается добиться своих целей. Первые встречи? Ну, какие у нас тогда были встречи с русским – никакие. Мы знали, что русские нетребовательны, хорошо ориентируются и передвигаются на местности. Я не видел ни массовых сдач в плен, ни перебежчиков, а я воевал не только у самого Северного Ледовитого океана, но и в районе Сала – Кестиньга – Куусамо. Там были вековые леса, тайга, и русские там очень хорошо воевали. »
Стоит отметить, что основной упор Советский Союз делал на оборону Западного направления в Белоруссии. Там, где воевал наш герой, никаких особенных боёв не происходило.
Какой русское оружие было самым грозным для вас?
« Бороться тяжелее всего было с природой. Что касается авиации, то один раз к нам прилетел русский штурмовик, «рата». Мы спрятались в расщелине скалы. Он попытался нас обстрелять, но мы уже перешли на другую сторону скалы. Точно так же делали русские солдаты. Это опыт. »
Действительно, именно русская зима, а точнее, её морозы, стали основной проблемой для солдат Вермахта и армий союзников. Командование немецкой армии, при разработке плана операции «Барбаросса» совсем не озаботилось обеспечением своих солдат теплым обмундированием.
Получали ли вы зимнее обмундирование?
« Мы никакой зимней одежды не получали. Позже мы выяснили, что наша зимняя одежда была отправлена в Африку.В Германии был большой торговый дом Хуго Неккерманн, он в сентябре – октябре 1941-го разработал и изготовил зимнюю одежду для немецких солдат. Но в войска она не поступила. »
Сами того не понимая, немецкие генералы создали дополнительную проблему для своей армии. Вместо того, чтобы подготовить теплую одежду, они строили планы на взятие Москвы и парад в ней уже к ноябрю.
В итоге, решать проблему с тёплой одеждой пришлось простым немцам. В Германии началась кампания по сбору теплых вещей для отправки на фронт.
Как вы справлялись с морозами?
« Ну как спасались, шинели надевали, бумагу засовывали в ботинки и обматывали вокруг ног. Несколько комплектов белья надевали. Чем больше слоев одежды, тем больше между ними воздуха, и тем теплее. Трое легких брюк всегда лучше, чем одни толстые. Когда я был в плену в октябре – ноябре выдавали валенки. Они лежали штабелями. Перед ними стояла толпа, и каждый вожделел пару valenki. А перед пунктом выдачи был огромный рынок обмена – все меняли на подходящие по размеру. То же самое делали с меховыми шапками. »
Перенимали ли вы опыт советских бойцов?
« Воевать в тайге, прятаться в ветвях или в траве, перемещаться на открытой местности – солдаты этому быстро учились. Приспосабливаться и использовать местность. Еще мы выучили, что если враг прорвался через нашу позицию, то бесполезно стрелять сзади ему в спину. Надо отходить и заходить ему во фланг. »
Что вы испытали, когда немцы проиграли сражение под Москвой?
« Фронт в 1941 год остановился. Но каждый год или одна или другая сторона начинала большое наступление. Фронт удлинялся на два или три километра в ту или другую сторону, но ни у одной из сторон не было сил продолжать наступление и все опять замирало. На юге, в районе вековых лесов, дорог нет, болота и леса. Если я хочу обойти противника, сначала надо строить дороги, или не будет снабжения. А для этого нужны ресурсы. Мы от Саала наступали до Алакуртти. В принципе, оттуда оставалось всего несколько километров до железной дороги на Мурманск, но мы до нее так и не дошли. Мой школьный товарищ был пилотом “штуки”. Он много раз бомбил железную дорогу, и попадал. Но в течение всего нескольких часов ее опять восстанавливали. »
Я уже не раз отмечал, что именно тогда война была проиграна немцами. Все последующие сражения лишь закрепили успех Красной армии.
На мой взгляд, под Москвой немцы потеряли основное свое преимущество – внезапность. К продолжительной войне они готовы не были, а Советский Союз, выдержав первый стремительный натиск, начал медленно и планомерно втягиваться в войну.
Были ли немцы готовы воевать в русских лесах?
« Мы были абсолютно не готовы. Хотя труднодоступная местность – это для горных егерей, но воевать в лесу мы не умели. Финны – это лесные воины. У них была тактика “мотти”, разработанная в 1939-м году, во время русского нападения на Финляндию. Тогда финны научились сражаться в лесу, не держать фронт, а нападать с флангов избегая лобовых атак. »
Финские солдаты, в отличие от тех же немцев, уже имели опыт «общения» с советскими солдатами, особенно в лесистой местности. Несмотря на отличную дисциплинированность и хорошую подготовку, немцы боялись ввязываться в лесные бои.
Расскажите о покушении на Гитлера
« 20-е июля было для нас разочарованием. Как мог немецкий офицер заложить бомбу, чтобы добиться должности, при этом убежать? Те, кто стоял там вокруг стола ему были до лампочки. Сегодня говорят о господине Штауфенберге, которого расстреляли, но не про тех, кого он там убил. У господина Штауфенберга была одна рука, он мог стрелять, но он заложил бомбу и убежал. Мы, по крайней мере, в нашей части, это событие уж никак не поддерживали. По крайней мере, когда такие дела делают, надо чтобы они получались. Самому надо было стрелять, а не закладывать бомбу и убегать, чтобы гарантированно убить, если уж на то пошло. »
Я всегда считал и буду придерживаться этой точки зрения, что убийство Гитлера не изменило бы ситуацию в мире. Возможно, война бы закончилась быстрее, но на капитуляцию в тот же день рассчитывать не стоило.
Как вы относились к бойцам Ваффен СС?
« Мне повезло, что я не был в Ваффен СС. Нельзя забывать, что Ваффен СС были точно такие же солдаты, как вермахт. Части вермахта знали, что если рядом воюет часть Ваффен СС, то они в безопасности, с ними ничего не случится. Это были действительно отборные солдаты. Я персонально никогда не видел, чтобы была какая-то вражда между солдатами. Что могло происходить, так это со службами безопасности, которые работали в тылу, с полу-полицейскими функциями и так далее, там могли быть сложности, потому что у них были другие задания, и вели себя они тоже по-другому. Армейские командиры, которые были в прифронтовом тылу, иногда имели стычки с этими службами безопасности, но с Ваффен СС ничего такого не было. Я персонально никогда не видел. »
Как вы оказались в плену?
« Мы, разумеется, знали в целом ситуацию на Восточном фронте. И, разумеется, после того как финны 1-го сентября заключили мир с русскими, мы понимали, что что-то будет. Русские, со своей стороны, очень четко контролировали, чтобы финны соблюдали все условия мирного договора. По этому договору финны имели обязательство на нас напасть, а если они этого не делают, то им Красная Армия помогла бы. Финны знали, что если русские придут, то добром для них это не кончиться, поэтому они выполняли договор. Мы отступили до Кеми. Там я, с моей ротой, не успел перейти мост, был окружен. Рота сражалась до конца. Никто не дезертировал, но внезапно наступил конец. Мы больше не могли воевать, мы лежали в окопе, сверху были финны, сбоку были финны, слева было море, что нам было делать? Все, наступил конец. Меня допрашивал русский полковник, русский старший лейтенант переводил на финский, а финский лейтенант – на немецкий. Что получалось в результате этих переводов, я представить не могу. После допроса меня отвели в лагерь. Через 14 дней нас погрузили и повезли в южную Финляндию. По дороге, между южной Финляндией и Выборгом, в наше купе, где находилось 11 офицеров, пришел финский капитан. Сказал, что если мы хотим, у нас есть последняя возможность написать домой, и передать ценные вещи, он позаботится, что бы они через Красный Крест были отправлены в Германию. Он предупредил, что у нас, вероятно, долгое время не будет возможности дать о себе знать. Тогда мы поняли, куда мы едем. Письмо, которое я тогда написал, пришло ко мне домой в 1950-м году, когда я уже вернулся из плена. В Выборге, то есть на новой русско-финской границе, финские солдаты вышли, зашли русские и приняли командование. Нас вывели из вагонов и отвели в концертный зал, где мы переночевали. Один немецкий моряк, который так же был выдан русским начал рассказывать русскому капитану, что он коммунист, что его заставили воевать. Он предъявил партбилет немецкой коммунистической партии, но капитан дал ему этим партбилетом по уху. На следующее нам сказали, все вещи сложить в рюкзаки, мы идем в banja. Помылись, и после banja получили рюкзаки обратно. Из зала стали забирать по шесть человек, в вестибюль. Сначала солдат, потом офицеров. Каждый вставал перед советским солдатом, и сдавал все, что у него было в карманах – бритвы, документы, часы, кольца – все складывалось в огромную кучу. Это было «освобождение». Я сохранил часы спрятав их в ботинок. Потом были лагеря Борвцы, Грязовец, офицерский лагерь номер 1050, потом я был в Плоское в бригаде, которая работала вне лагеря. Там провел полтора года, работая в поле. »
В 1944-ом году, когда всем вокруг стало очевидно, что Германия проигрывает эту войну, Финляндия решила пойти «на мировую» с СССР. В итоге, финским солдатам пришлось сражаться с немцами, чтобы выбить их со своей территории.
Плен был для вас страшнее смерти?
« Больше всего боялись раненым попасть в плен. Солдат может погибнуть, с этим надо считаться. Из опыта нам было известно, что если пленный немецкий солдат дошел до штаба русского полка – тогда он выжил, но по дороге в штаб русского полка была опасность, что его застрелят при попытке к бегству. Мы, плененные в Финляндии, с этим не сталкивались. Мы точно знали, что Красный крест зарегистрировал имена всех, кого финны передали русским, поэтому русские нас не расстреляют. »
Безусловно, военнопленные находились под защитой международных конвенций, но кто сможет проконтролировать то, как к ним относятся. Впрочем, советские солдаты особой ненависти к немцам не испытывали. Они хотели быстрее закончить эту войну и вернуться домой.
Что вам понравилось в России?
« Простота людей. То, как мало можно иметь, чтобы жить в России. Как из ничего русские делают что-то, чтобы выжить. В Горьком, прекрасном старом городе, часть людей была очень хорошо одета, а часть ходила в лохмотьях. Разница была очень велика. Мы видели, что многими вещами спекулируют. Например строительными материалами. В Горьком я работал плотником в бригаде, которая работала вне лагеря на ремонте дверей и окон в Кремле. Из лагеря и в лагерь через весь город мы шли без конвоя. А куда бы мы убежали? Там у нас были какие-то русские знакомые, они с нами разговаривали, иногда что-то давали, но только когда мы были одни. Как-то раз мы должны были отнести двери из горьковского Кремля в ремонт, и понесли по городу, один спереди, второй сзади. Проходили через bazar: «skol’ko, skol’ko?» – «Нет, нет, дверь не продается». На ремонт Кремля было поставлено в три раза больше того, чем было нужно, и все это куда-то исчезло. По дороге в лагерь люди просили нас принести им стекла со стройки в обмен на еду. Вообще люди пытались нам помочь, но у них самих ничего не было. Я должен сказать, что русские люди очень добродушны, и с ними легко найти общий язык. Причем если русский один, и ты пытаешься найти с ним общий язык, то, хотя русского языка мы не знали, объяснялись на пальцах, понимание было фантастическим. Но если подходит еще один или двое русских – разговор заканчивается. Конечно, как и везде, были сторонники твердой линии, упертые. »
Как вы почувствовали себя, когда узнали о победе СССР?
« Никак. В лагере военнопленных нам сообщили, что война закончилась, капитуляция. Тогда было точно так, как сегодня. Мы читаем в газетах только то, что газеты захотят написать и на что имеют разрешение. »
На тот момент уже всем, даже самым ярым нацистским фанатикам было очевидно, что победить в той войне уже невозможно, а на мировое соглашение Советский Союз не пойдет. Именно поэтому многие солдаты и офицеры восприняли новость о капитуляции, как нечто должное.
Как вы думаете, где было тяжелее, в немецком или советском плену?